Давным-давно

Когда мне было четыре года, ещё не продавались на каждом шагу фейерверки, зато по выходным на школьных стадионах собирались ракетомоделисты. Мне тогда даже в голову не приходило, что они запускают всего лишь модели, которые поднимаются хорошо если метров на сто, а то и меньше. Мама мне как раз читала «Незнайку на Луне», и я вообразил, будто это и есть те самые ракеты, на которых летают в космос коротышки — размеры в самый раз. Не мог я понять только одного: почему в сказке говорится, что коротышки строят для себя ракеты сами, а я своими глазами вижу, как им помогают в этом такие огромные пионеры?

Устроился я в ныне успешно загнувшееся НПО «Ротор». Хотя по образованию я инженер-механик, но взяли меня на работу системным инженером на ИВК6010-сколько-то. Центральный процессор на базе СМ-4 (логика на К155) и оперативка на ферритах — 32К! Под ОС РАФОС организовывалось до четырёх рабочих мест и две стойки КАМАК.

Работали бы мы так и дальше, но рядом с институтом находился завод, и импульсы питания от него были такой мощности, что по нулевой шине питания бегали импульсы больше 200 В. В итоге не так уж и редко машина вставала по отказу питания. После восстановления питания процесс прогона прибора продолжался, но гироскоп-то ушёл в неизвестном направлении, а машина благодаря несгибаемой памяти на ферритах считала, что прибор всё в том же положении, что и до отказа питания. Пришлось заменить феррит на долговременное ОЗУ (если кто в курсе — 565РУ1). При отказе питания память обнулялась, и машина загружалась с нуля, проводя в том числе и инициализацию прибора.

Жил-был программист. Полюбил он глупую блондинку, родился у них сын. Получал программист работу на дом. Смотрел на него сын, видел, как горбатится его отец, и решил: «Я помогу своему отцу!»

Втайне сын начал изучать программирование и помогать отцу зарабатывать деньги. А когда прознал отец, что малец ему помогает, то молвил: «Будь программистом не хуже меня! Заработай денег для семьи!» Спросил отец сына, какой компьютер тот хочет, и купил на заработанные им деньги. Был это 1994 год, и было сыну 7 лет.

Внук того программиста не хочет изучать программирование. Он хочет игры, «контакт», фильмы. А вспомните, каково было тогда. Игры? Не нравится — пиши сам, ассемблер для всех создан. Фильмы? Компьютер не для фильмов. Интернет? Фидо! Раз в неделю цепляешься к ноду и меняешься инфой, вот и весь инет.

Развитие технологий развращает народ. Если раньше было интересно, то сейчас всё банально. IT-поколение вырождается из-за слабой замены. Наша задача — не только держать сервера в порядке, но и заинтересовать в этом нашу смену. Только тогда IT-профессии будут жить.

Я компьютерный юзер. Ну, скорее «эдвансд юзер». То есть тот, кто знает, где на клавиатуре находится клавиша «эни кей». И профессия у меня другая, некомпьютерная. Но с компьютером я знаком. А стаж моего знакомства — 35 лет. Как это? А вот так.

Начиналось всё задолго до эпохи 640 КБ оперативки, DOS 3.0 и косых флопов. Впервые компьютер (точнее, тогда это называлось ЭВМ) я увидел в школе, и был это «Минск-22». В те времена небо было голубее, трава зеленее, а компьютеры — больше. И наш «Минск» — 8192 37-битных слова МОЗУ, или, как легко посчитать, ровно 37 килобайт оперативной памяти — занимал большое помещение размером с класс на втором этаже. Устройствами ввода ему служили телеграфные телетайпы, стоявшие в отдельном помещении. Учили нас языку под названием АЛГАМС — диалекту Алгола-60, с которым я никогда в жизни больше не сталкивался. Программа писалась на бумаге, а потом с помощью упомянутого телетайпа набивалась на пятипозиционную перфоленту. Занятие это было довольно опасное — иногда лента застревала в телетайпе, а при попытках её поправить могло ощутимо ударить током. Опечатки исправлялись не бекспейсом, а заклеиванием ненужных дырочек в перфоленте, пробиванием нужных, а также переклейкой участков ленты. Готовая лента неслась в машинный зал и вставлялась в устройство ввода. Если лента при считывании не застревала на неаккуратных склейках, то «Минск» подгружал транслятор, громко хлопая накопителями с магнитной лентой. Какой винчестер?

Монитора тоже не было. Правда, были другие элементы мультимедиа, и немало. Во-первых, на пульте в такт работе мигали многочисленные лампочки, указывающие на состояние регистров процессора. Вдобавок к одному из разрядов была подсоединена типовая настенная радиоточка, поэтому процесс работы сопровождался характерными звуками. Советские фильмы про космос видели? Там рубка космического корабля, бороздящего просторы Вселенной, обычно оформлялось примерно такими же спецэффектами — лампочки на пульте и таинственные завывания. Так что определить, на какой фазе трансляции находится программа, при некотором опыте можно было на слух. А на последней фазе с грохотом включалось АЦПУ (алфавитно-цифровое печатающее устройство, если кто не в курсе) и выдавало на-гора распечатку программы, обычно — с ехидными комментариями типа «Syntax error». Лента изымалась, дырки заклеивались или пробивались (между прочим, чтобы сделать это быстро и правильно, рекомендовалось знать код EBCDIC наизусть). Длительность цикла отладки «поиск ошибок — исправление ошибок — повторная компиляция» была немаленькой, поэтому в день удавалось прогнать программу раза три, не больше. Тем больше было стимулов писать код аккуратно.

Но наконец компиляция проходила без ошибок. Признаком этого было резкое тарахтение устройства узкой печати, которое выводило несколько десятков строчек некоей (впрочем, совершенно бесполезной для автора программы) информации. Программа запускалась на выполнение, и счастливый программист мог видеть результаты её работы, выведенные на третье устройство вывода — пишущую машинку…

Ну, а в остальном всё было примерно так же, как сейчас.

Живёт на свете кандидат наук, которому пришло время стать доктором. Вынул кандидат наук архив своей кандидатской диссертации образца 1991 года на шестнадцати дискетках 3,5" и скормил дисководу образца 1995 года. Прочитались дискеты Nixdorf все до одной без ошибок. Даже программка, которая все данные обрабатывала, запустилась. Обрадовался кандидат наук и дискеты выкинул.

После десятидневной пьянки кандидат наук наконец воскликнул:

— А не посчитать ли нам, милая программка?

— Нет, дорогой. Не вижу я 287-го сопроцессора. И считать ничего не буду. Только менюшку показывать могу. Хочешь — новые данные вводи. А вот экспорт в электронную таблицу есть.

— Ну так электронная таблица у всех же есть! Давай экспортируй, а там верный Сексель посчитает!

Экспортировал кандидат наук данные и стёр программку-изменницу. Вот теперь он сидит с файлом в формате SuperCalc 4 на двадцать с чем-то мегабайт и не знает, что с ним делать. Потому что все формулы остались внутри той программки, которую молодой аспирант в конце восьмидесятых сам для себя написал, а Сексель уже совсем забыл про своего конкурента SuperCalc версии 4.

Давным-давно «Фаргус», волшебники нашего детства, не дошли ещё до нашей глубинки. Довелось мне играть в оригинале в Фоллаут. Жутко интересно, но ничего не ясно. Так я и научился курить словарик. Разумеется, английский подтянулся.

И тут случилась оказия: не прожив и месяца, новенькая шайтан-коробка отказалась включаться. Как я сейчас понимаю, это и стало переломным моментом, толкнувшим меня и старшего брата в объятия мира IT. Играть страсть как хотелось — вооружились отвёрткой, на всякий случай плоскогубцами и полезли разбираться, что к чему...

Много воды утекло с тех пор. Мы выросли, обзавелись семьями, многого добились на IT-поприще. А виной всему — Фоллаут и неудержимое любопытство, которое не покидает меня до сих пор, заставляя расти и двигаться дальше, пытаясь успеть в ногу с прогрессом.

Камрады! С праздниками вас! От всей души желаю вам в новом 2013 году не растерять того любопытства, которое многих из нас привело в волшебный мир информационных технологий.

Ну уж ладно, разбавлю сравнения девушек и операционок историей, от которой реально захватило дух у многих. Рассказал мне её товарищ, участвовавший в описанных ниже событиях 1988 года. Я в этом не участвовал, поскольку пришёл работать в ту контору в 1991 году. Возможно, это легенда, но за что купил, за то и продам.

Первый и последний полёт «Бурана». Автоматическая посадка. Поскольку своих двигателей у «птички» нет, то к посадочной полосе её подводят с запасом высоты, который берегут до последнего. А перед самой посадкой «птичка» нарезает круг, сбрасывая излишек высоты. Чем ниже к полосе подошли, тем круг меньше. Огибающая всех возможных кругов выглядит как конус. Это дело так и называется: «конус рассеивания энергии». Собственно, таких конусов два — слева и справа от полосы.

Таки вот. «Птичка» садится, ЭВМ на борту уверенно ведёт на посадку. Наблюдающий комсостав сверлит дырки для орденов. А на земле по данным телеметрии аналогичный программный комплекс рассчитывает манёвры. С некоторым опережением рассчитывает — на земле вычислительные ресурсы мощнее. На завершающем этапе, когда как раз надо пролететь по этому конусу, комментатор объявляет, что птичка сейчас заложит вираж влево, чтобы сбросить избыток высоты. «Буран» поворачивает направо. То ли округление «плавучки» на борту сработало не так, то ли округление при передаче телеметрии округлило не туда, то ли направление осей перепутали, но «птичке» правый разворот понравился больше, а наземной ЭВМ — меньше.

Сколько народу перестало в этот момент дышать, сколько схватилось за своё и без того предынфарктое состояние, сколько подумало, что вместо дырки для ордена потребуется совсем другая дырка — история умалчивает.

А через полминуты «Буран» сел идеально. Навсегда, к сожалению…

Когда я с большим скандалом ушёл из сугубо гуманитарного вуза, врождённая лень не позволила мне пойти в дворники или истопники, как в середине 80-х было модно. Мне удалось пристроиться оператором ЭВМ в большой ВЦ хорошего НИИ. Постепенно дослужился до того, что «по совокупности знаний» меня произвели в инженеры-программисты.

И вот после пары лет работы высокое начальство решило, что раз меня, такого молодца, в КПСС не принимают, потому как не член ВЛКСМ, и в Африку по контракту не берут по той же причине, то надо хотя бы высшее образование организовать, а то на доску почёта вешать неприлично. Со школы уже лет пять прошло. Десятичную математику я успел благополучно подзабыть. А зачем? Терминал под рукой, машина посчитает. Всяческая алгебра и тригонометрия у меня и в школе шла из рук вон плохо. Но ничего. Напрягся, напыжился — и сдался на вечерний мехмат, на прикладнуху.

И вот сижу я на лекции по матану на задней скамье. Вчехляют мне про математическую индукцию. А у меня на коленках справочник по ассемблеру/360. Перед носом распечатка дампа на мегабайт. И мысль в голове: как заставить программу, собранную восемь лет назад под ОС MFT на ЕС-1045, заставить работать на ЕС-1066 под ОС MVS, если исходников у неё за давностью лет нет, и надо не просто код патчить, а ещё и внутрь кусок влепить? Дизассемблер теоретически есть, но код он даёт такой, что проще уж в хексе писать. В это время мне препод лечит голову, что если последовательность повторяется N раз, то и N+1 раз тоже обязательно будет. А я точно знаю, что это полная фигня: либо память кончится раньше, либо диск со свопом сбойнёт, либо лента не прочитается, либо операторы запрос проспят.

В общем, в первую же сессию я вылетел, потому что не верю в математическую индукцию.

Когда-то, году этак в 86–87-м, обучаясь в институте, подрабатывал я на ВЦ. И пришло к нам чудо чудное: ЕС-1840 (одна из первых наших персоналок под MS-DOS). Время было советское, штатное расписание блюсти надо было жёстко. Согласно ему, к каждой ЭВМ полагался штат: начальник машины, программист и оператор. Причём если ты начальник одной ЭВМ, то начальником другой быть уже не можешь. Все работники уже были начальниками чего-либо, потому завкафедрой и предложил мне быть начальником девайса.

В обязанности начальника входило:

— поддерживать агрегат в рабочем состоянии (тем более что и работал на ней в основном я);

— выписывать и получать на неё спирт.

Так как норм отпуска этого продукта на аппарат ещё не существовало, я набрался наглости и в заявке нарисовал аж 20 литров на месяц (для сравнения: на ЕС-1033, занимавшую пару комнат, полагалось грамм 300 на квартал). И что самое смешное, где-то с полгода это работало! Полгода мы были самыми состоятельными в институте (время было горбачёвское, спирт ценился больше, чем конвертируемая валюта). А потом пришла комиссия…

К моему счастью, в то время в комиссию назначались люди, которых для пользы дела нужно было держать как можно дальше от основного рабочего места. Поскольку с бумажками по списанию дефицитного по тем временам продукта всё было в порядке, мне предложили показать, как же происходит такой бешеный расход. Недолго думая, я вытащил из персоналки первую попавшуюся на глаза плату, положил в кювету, залил спиртом, с умным видом побултыхал, слил спирт и пояснил высокой комиссии, что эта процедура должна производиться надо всеми платами минимум раз в неделю. Комиссию демонстрация удовлетворила, но через непродолжительное время нормы отпуска таки вышли, и лафа закончилась.